страница 3  

привлечь к тебе внимание, а ты недовольна". Что мне было делать? Уехать домой? Расторгнуть договор? Даже на дорогу до аэропорта мне бы не хватило, не говоря уже об обратном билете... А неустойку по договору пришлось бы платить до конца жизни. Я осталась. А вскоре пережила еще большее огорчение, совершенно
заслонившее вопрос о моей биографии.
Срок моего первого пребывания в Италии подходил к концу. Встречи на
Terazza Martini и сослужившие службу рекламные снимки из домов моды давали
свои результаты. Пресса почти ежедневно и довольно много писала обо мне. И
теперь, когда публика узнала обо мне из моих интервью, осмотрела со всех
сторон в разнообразных туалетах (какие только удалось на меня натянуть),
можно было позволить и спеть. Потому что с некоторых пор стали возникать
сомнения: "Ну ладно, все это хорошо, но, вообще-то, она действительно поет?"
Оказалось, что это был заранее выработанный план Пьетро, которым он
ужасно гордился. А главным исполнителем плана был, конечно же, Рануччо. Если
бы не он... Некоторые качества Рануччо убеждали меня, что все-таки есть в
нем что-то от настоящего журналиста.
Помню, как однажды потребовалась серия снимков в аэропорту. Чтобы
попасть на его территорию, нужно было все-таки быть Рануччо. Только ему
удался этот номер - снимать без разрешения. В итоге я была сфотографирована
возле самолета, на крыле, под крылом, в кабине, за кабиной, возле пульта и
т. д. Недоставало лишь фотографии - я в полете. Другой особенностью
характера Рануччо, которая меня искренне изумляла, было его отношение к
женщинам. Он был убежден, что всякая женщина, едва лишь взглянув на него,
воспламеняется любовью. Разумеется, к нему, к Рануччо.
Когда-то у нас демонстрировался итальянский фильм с Доменико Модуньо в
роли шофера. "Как она на меня посмотрела!" - восторженно восклицает Модуньо,
обращаясь к своему товарищу - шоферу. Речь шла о девушке, которая, переходя
дорогу, бросила случайный взгляд в его сторону. Я думала, что это просто
юмористический момент в фильме, имеющий мало общего с действительностью.
Поэтому сначала со смехом воспринимала такие, например, возгласы Рануччо:
"Ты заметила? Заметила, как она на меня посмотрела? Хорошо, что я сейчас в
машине, а то бы она не оставила меня в покое..." "А этот Рануччо наделен
чувством юмора", - с удивлением думала я, тем более что сходством с Рудольфо
Валентино, который вызывал у женщин столь бурные чувства, Рануччо, пожалуй,
не обладал. При всем том общество Рануччо очень скрашивало мое пребывание в
Италии. Объективности ради должна признать, что он прилагал немалые усилия,
дабы ублаготворить своего шефа. Он буквально разбивался в лепешку. Многие
свойства характера Рануччо оказались в разительном несоответствии с моими -
но в этом его вины нет. Я вспоминаю о нем с симпатией.
Наконец настал день, когда мне позволили выступить перед публикой, в
прекрасном зале Circolo della Stampa в Милане (Дом прессы).
Поскольку с концертом все получилось довольно неожиданно, у меня не
было времени подготовиться к такому ответственному выступлению. Ему
предшествовала одна-единственная репетиция с пианистом - утром; вечером
должна была состояться вторая репетиция с музыкальным ансамблем уже в самом
зале.
Я умолила Рануччо, чтобы он хоть раз не заставил себя ждать и привез
меня в этот маленький дворец заблаговременно, что он и исполнил. Это был
действительно превосходный зал. Я и всегда-то перед концертом нахожусь в
полуобморочном состоянии, а тут еще чувство неуверенности, нервозность.
Словно сквозь туман видела я золоченые рамы огромных, от пола до самого
потолка, зеркал, трепет огней, жирандоли, канделябры...
Время от времени моего слуха достигала с набожным почтением
рассказываемая история этого зала. Передо мной здесь выступал, точнее,
произнес речь генерал де Голль, а до него побывал еще один француз,
Бонапарт. Но он всего лишь спал в этом зале. Речей не произносил. Признаюсь,
что эти исторические факты почему-то меня не ошеломили (а должны были!). Моя
фантазия несколько оживилась, нарисовав роскошное ложе под балдахином, где
спал маленький Великий Корсиканец. Но тем и ограничилась. К сожалению, все
попытки подогреть воображение пресекала безжалостная действительность.
Сдерживая слезы, которые могли вот-вот хлынуть ручьем, я думала только об
одном, а именно о том, что ведь самого главного - репетицию с музыкантами -
осуществить уже не удастся.
Сколь же пустячными представились мне теперь все предыдущие горести!
Подготовлено и опробовано освещение, звук, телевизионные и кинокамеры
(часть концерта предполагалось заснять на пленку), микрофоны. Моя персона
запечатлена крупным планом и в иных ракурсах, только для репетиции с музыкой
все не находилось времени.
А песни были трудные, с меняющимся ритмом, к тому же незнакомые
итальянским музыкантам. Я пела с ними первый раз в жизни, так что о
сыгранности и какой-либо импровизации не могло быть и речи.
Наконец маэстро проиграл по две фразы из каждой песни. Публика уже
заполняла зал.
После концерта, который прошел сверх ожидания хорошо, я узнала от
Пьетро, что у меня слишком серьезный подход к делу, что музыка
развлекательная, легкая, так что и относиться к ней надо соответственно. Да
простит ему какой-нибудь из итальянских святых, а я не могу!
Тогда я еще не знала, что попаду во сто крат худшую историю. Во время
моего второго приезда в Италию мы с Пьетро поехали на машине в Канны, на
международную ярмарку грампластинок.
Прибыли мы в Канны с опозданием по причине возникших неприятностей с
визами на итало-французской границе. Горная дорога вилась такими зигзагами,
что на протяжении всего нескольких километров дважды пересекала итальянскую
территорию. А у меня имелось разрешение только на однократное пересечение
границы. В итоге, после бесконечных дискуссий и составления протоколов,
стражи порядка согласились на мой въезд на территорию Франции. (Обратный
путь мы, во избежание неприятностей, проделали на самолете.) Итак, в Канны
мы явились с большим опозданием.
Никакой репетиции с оркестром провести я, понятно, не успела - хорошо,
что мне вообще удалось выступить, да и то лишь благодаря умению молниеносно
переодеться и причесаться. До сих пор не могу понять, откуда у меня на это
взялись силы, не говоря о том, что ведь пришлось еще и петь!
Семичасовое путешествие зимой на машине по извилистой горной дороге не
способствовало хорошему самочувствию, так что Пьетро вынужден был часто
останавливаться. Морская болезнь на пароходе "Баторий" казалась мне теперь
невинным пустяком. Я думала, что мне уже не выйти из машины на собственных
ногах. Тем не менее вышла - переоделась и встала перед микрофоном, буквально
"с корабля на бал", без репетиции, не ознакомившись с новой аранжировкой
песни "Вернись в Сорренто", разработанной специально для этого концерта.
Единственное, на что я рассчитывала, - это на помощь дирижера.
И надо же такому случиться, что после того, как стихли приветственные
аплодисменты, дирижер вместе с оркестром исчез за великолепным занавесом,
отделяющим их от солиста! В адрес сценографа, которому пришла в голову эта
гениальная идея, я высказала отнюдь не самые добрые слова (произнесенные,
конечно, не вслух). Вследствие этого мне пришлось исполнять песню, полагаясь
лишь на интуицию, изо всех сил пытаясь одновременно удержать равновесие на
ватных, подгибающихся ногах, а также улыбку, которая, как мне было известно,
транслировалась едва ли не всеми телевизионными компаниями.
И опять получилось, что Пьетро был прав, но какова цена... Об этом
знала лишь я. И подумать - не только никто ничего не заметил, напротив - моя
манера исполнения очень всем понравилась и даже... во мне обнаружили
сходство с известной киноактрисой, так называемой "секс-бомбой".
Поразмыслив, я пришла к выводу, что заслужила этот комплимент (а это,
несомненно, высказывалось именно как милый комплимент) благодаря моим
длинным светлым волосам и высокому росту. Ибо главного атрибута, делающего
эту актрису секс-бомбой, я была, увы, лишена. Правда, не могу пожаловаться -
у меня хорошо разработана диафрагма, благодаря этому мне есть чем дышать...
и петь, но все же я противница таких преувеличений.
Вернемся еще раз назад, в зал "де Голля и Бонапарта". В первом
отделении концерта выступал негритянский ансамбль "The Folk-Studio Singers"
со своими оригинальными блюзами. Необыкновенно талантливые ребята - они не
только прекрасно пели и одновременно танцевали, но каждый еще играл на
разных инструментах.
Что касается танца, способности двигаться по сцене, то у меня было
много возможностей убедиться, что мы не в состоянии равняться в этом со
своими черными братьями. Такой пластичности и грациозности движений,
гениальному чувству ритма нельзя научиться, А если и научишься - все равно
это не будет то же самое. С такими способностями надо родиться, иметь это в
крови. Я подружилась с ансамблем. Они присылали мне открытки из своих
путешествий по Италии, присылали поздравления в Сан-Ремо. Не забывали обо
мне и тогда, когда я лежала в гипсе. Однажды приехали из Рима в Болонью -
ради того лишь, чтобы принести цветы и пожелать здоровья. Сейчас, когда я
пишу эти строки, как раз проходит Олимпиада в Мексике. Должна добавить, что
с удовольствием слежу за спортивными состязаниями и вижу, что не только в
танце, но и во многих спортивных дисциплинах эбеновые юноши и девушки
недосягаемы.
Концерт вел один из самых симпатичных конферансье, каких мне только
приходилось встречать в Италии, - синьор Энцо Тортора. Он говорил тепло, без
преувеличений, без потуг на роль королевского шута, что, увы, было
свойственно некоторым конферансье.
После выступления, оставаясь на эстраде перед микрофоном, я должна была
отвечать на "стихийные вопросы" публики. К счастью, перед открывшейся для
публики возможностью получить, при этом из первых рук, столь важную
информацию, как "Ваш рост?", потускнели все другие проблемы, касающиеся
международного положения и даже... песни. Поскольку заверения, что мой рост
"184 см без каблуков", не вполне убедили публику, я быстро нашла способ
удовлетворить ее любознательность, следуя лозунгу "Наш клиент - наш
повелитель". Я предложила, что будет лучше всего, если кто-нибудь из
почтенных, известных данной аудитории синьоров выйдет на сцену, встанет
рядом и померится со мной ростом. К моей радости, вышел ужасно долговязый
мужчина, актер, возле которого, став без каблуков, я сама себе показалась
ниже среднего роста!
Подобное героическое "самоуничижение" я практиковала отнюдь не впервые.
По окончании международного фестиваля в Остенде (Бельгия) в 1965 году
происходило вручение наград - в чудесном помещении курзала. Всех участников
фестиваля пригласили на сцену. С минуту мы стояли среди многоцветия ламп и
вспышек "блицев". Потом на сцену поднялся бургомистр и зачитал очень милую и
сердечную речь, после чего вручил певцам награды за три первых места -
выполненные из металла парусные корабли на мраморной подставке. Первую
награду - "Золотой парус" - завоевала тогда Моника Лейрак, "Серебряный" -
гречанка Ники Кашба, хорошо известная нам по Сопоту, "Бронзовый" достался
мне. Приветствуя по этому случаю награжденных, господин бургомистр обратился
к истории суровой и прекрасной Канады, потом к прекрасным традициям Древней
Греции, помянул Орфея. Я была восхищена его поэтическими сравнениями. Но
когда дошла очередь до "Бронзового паруса", бургомистром внезапно овладело
мучительное чувство приниженности. Терпеливо выслушав его сетования, я
ответила с полным пониманием: "Что же я могу для Вас сделать? Пожалуй,
только это..." Тут я моментально сбросила золотые туфли с
шестисантиметровыми каблуками и встала рядом в одних чулках. Эффект был
точно такой, как и на этот раз, в Италии. Публика чрезвычайно развеселилась
и выглядела вполне довольной. (Все комментарии в обоих этих случаях оставляю
при себе.)
В конце концов кому-нибудь может прийти в голову вопрос: "Если ей было
там так плохо, почему же она продолжала это, во имя чего?"
У меня была цель, которая "оправдывала средства".
Семья моя состоит из мамы и бабушки. Отца я потеряла, будучи двух лет
от роду. Так что все, чего мне удалось достигнуть в жизни, мое образование я
получила благодаря заботам, любви и тяжкому труду этих двух самых близких
мне женщин.
Выпавшая нам судьба не была слишком милостива. В ней отразилось все то,
из чего складывалась жизнь сотен тысяч людей в годы последней войны, вкупе с
голодом, изгнанием, подчас гибелью целых семей.


страница 4



Hosted by uCoz